he only does it to annoy, because he knows it teases.
вообщем-то внезапно. очередная писанина про прелести неврастений и наркомании хдд
первая глава тягомотная и чересчур мыльная, на мой взгляд. но иначе нельзя, хотя жаль.
во второй, наконец, смогу начать задуманный трэш хд
вообще фик с пейрингом Гексли/Гамлет, но у нас с Лисом вышли отдельные, прекрасные персонажи
стихи и проза принадлежат, как всегда мне. так что даже если вы и решили выложить сие где-нибудь, извольте упомянуть имя автора :Ъ
вообщем, прошу-с.
Антракт. Глава I
Смеюсь. Истерзанная грудь
Дрожит, стон хриплый тяжело скрывая,
Зломыслей дьявольская стая
В мой разум проложила путь.
читать дальшеЛенивые лепестки пламени, играющего за каминной оградой, словно с неохотой прогрызали стопку вырванных, всецело исписанных тетрадных листов. Исчезали изуродованные жаром буквы, плавились горькие рифмы. Так таяла во власти огня изможденная муза, отзывалась жалобным треском чахоточная поэзия, мириады сотканных воедино мыслей обращались в бессмысленный, мертвый пепел. Что за гармония, посвященная преисподней? Что за жертвоприношение во имя спасения прогнившей, обглоданной чернью души?
Что ж, вечер добрый. Будьте здравы!
Противоречий карнавал.
Я не охотник до той правды,
Чей лик бездумно прославлял.
Август сидел подле камина, с выражением абсолютного безразличия наблюдая, как планомерно и скучно умирали выстраданные им работы. Казалось, эта пустая расправа с вдохновенными строчками могла принести воспаленному рассудку его покой, которого столь долго и томительно вожделел. Казалось, это сакральное сожжение музы могло вернуть потухшему взору его жизнь. Юноша погибал, заключенный в плен мизантропических антиутопий и продолжительных бессониц. Он слишком много размышлял, чересчур тонко чувствовал, понимал, и чудовищные выводы, к которым столь ревностно прокладывал тропу, любезно привели его к осознанию совершенной бессмысленности.
«Я посвящал себя людям, — говорил однажды Август. — Я бездумно отдавал себя им, в надежде получить хотя бы толику понимания взамен. Но остался непонятым. Оказался распятым».
Она забыта. Пылью звездной
Растает в черноте небес.
Я плюну вслед ухмылкой косной
И крылья сброшу наконец.
— Август?
Едва слышный скрип открывшейся двери прервал инфернальный дуэт тишины и треска сгорающих строчек. На пороге комнаты стоял темноволосый юноша по имени Джошуа. В одной руке он сжимал букет алых роз, в другой же дорогую бутылку красного шампанского. Градусная мумия в подарочной упаковке. Подумать только, что за очарование.
Август словно с нежеланием обернулся на назвавший его имя голос, и по устам его зазмеилась тень саркастической усмешки. Вид вечно улыбающегося парня, разодетого подобно масленичному скомороху и готовому в любой момент разыграть сказочный водевиль, дабы приподнять публике настроение, раздражал. Впрочем, как и все сущее в этом пропитанном гнилью мирке.
— Я смотрю, ты просто светишься счастьем, Джо, — с наигранной ласкою проговорил светловолосый юноша, снова отворачиваясь к огню. — Ну и какой повод сегодня у твоих внезапных сюрпризов?
Несколько секунд Джошуа стоял в оцепенении, пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий, разоблачить все возможные исходы. Он как никто лучше осознавал степень запущенности болезни у его возлюбленного, как никто лучше понимал и принимал, тяжело расплачиваясь за желание спасти изнемогающую от безумия любовь. Он невозмутимо терпел его сумасшедшие выходки, всегда был готов к резким перепадам настроения и внезапным беспричинным, казалось, пощечинам. Августу требовалось клиническое лечение, но Джошуа знал, что подобное попросту лишит его жизни. Посему туманное царство с названием сумасшествие весьма свободно расположилось в его небольшом лондонском домике, ласково увлекая за собой, словно в шутку принуждая растерять прежние ценности.
Через усилие изобразив на лице своем безмятежность, юноша вспорхнул в глубину полутемной комнаты и, оказавшись рядом с возлюбленным, присел рядом, приобняв за хрупкие плечи.
— Сегодня ровно два года, как мы познакомились, Август! — радостно продекламировал Джо. Запечатлев на болезненно бледной щеке юноши поцелуй, он резво поднялся на ноги и, изящно склонившись в полушутовском реверансе, протянул тому букет алых, словно облитых кровью, роз. Именно тех, что так нравились Августу. — Вуаля!
В желто-зеленых глазах, на самом дне которых плескался яд неживой апатии, мелькнула тень того всепоглощающего интереса, что движил юношей повсеместно, когда тот еще был здоров. Он неспешно поднялся с пола и, сотворив на устах своих подобие мягкой улыбки, принял цветы.
В такие моменты хотелось остановить время. Чтобы вечно созерцать счастье в этих, тронутых смертью глазах.
— Ты не забыл, — не отрывая зачарованного взгляда от роз, проговорил Август. — Спасибо.
Джошуа ответил теплой улыбкой и отошел в другой конец гостиной, где был расположен мини-бар. Достаточно небрежно вскрыв филигранную бутылку шампанского, он наполнил ароматной, гранатово-красной жидкостью бокалы, что были уже заранее им приготовлены, и вернулся к своему возлюбленному.
— Как продвигается твоя работа над песней, о которой ты вчера говорил? — поинтересовался Джо, предложив собеседнику взять один бокал.
Август взял хрустальный сосуд, наполненный дорогим алкоголем, и вальяжно опустился в кресло, приняв самое невозмутимое выражение лица. Он обхватил двумя пальцами подбородок и небрежно откинулся на подушки.
— Я сжег ее, — словно с наслаждением произнес юноша, сделав небольшой глоток шампанского. — Ее и остальные работы.
Мгновение. Подумать только, одно чертово мгновение выводит из колеи совершенно, бросает в жар, алчной хваткой вгрызается в шею. Уничтожает, вынуждая тлеть изнутри. О, как же хотелось, чтобы злой, сардонический смех разорвал грудь, схваченную тоской — мукой, ставшей уже невыносимой обузой. Чтобы осколки взорвавшейся, пресыщенной истерии вонзались в стены, мебель, небо. Куда угодно. Неважно. Лишь бы вырвалось наружу то, что гниет уже давно, но все еще томится внутри, чтобы не потревожить и без того сомнительный покой возлюбленного.
Губы Джошуа дрогнули. Он залпом осушил до краев наполненный бокал и поморщился, показалось, даже болезненно. Подняв внезапно утративший какое-либо выражение взгляд к Августу, он прошептал:
— Боже мой,— в этом облитом электричеством голосе зазвенело отчаянье. — Август, зачем?..
Светловолосый юноша звонко рассмеялся, и смех этот испугал торжеством громогласной наигранности. Он сделал несколько глотков из бокала и с чрезмерным усилием ударил бокал о близстоящую тумбочку так, что будь удар едва на атмосферу порядочней, хрусталь бы жалобно захрустел под аккуратным кулачком его мучителя. Дрожащей рукой Август поправил выбившийся на лицо локон и с усмешкой, за которой читалась такая всепоглощающая, болезнетворная усталость, заглянул в глаза Джошуа.
— Наверное, потому что они бездарны, — театрально растягивая гласные, пропел он. — Они не принесли людям того, что я ожидал. Более того, от меня отказались совершенно. Я стал ненужным сцене, публике, — этот монолог отчаянья, пролитый из самой души молодого человека, весьма какофонично аккомпанировался самой выразительной и даже почти небрежной улыбкой. — У прежних любителей неподражаемого Августа Миленского появился новый кумир. Он кормит полуслепую толпу самыми изысканными бессмыслицами и столь востребованным теперь отсутствием такта и эстетики. Зато он готов картинно надрываться под фонограмму и полностью обнаженным щеголять по сцене. За таких дают астрономические суммы, между прочим, — прежде певучий голос, едва только тронутый нотками зиждущейся истерики, обратился в такой надрывный, презрительный шепот. — Я не нужен, Джошуа. Мои работы — сущая пустота.
Тело его задрожало. Август резко поднялся с кресла, крепко сжав кулаки. На ватных ногах он подошел к большой черно-белой фотографии в прямоугольной оправе. Пред ним застыло монохромное мгновение. Пестрые брызги софитов, распаленный вдохновенным азартом взор, улыбка, тронутая экстазом и ясные, полные жизни глаза. Вот он — настоящий Август Миленский: вечно лукавый, вечно прекрасный. Столь пленительно хрупкий и такой опьяняюще гордый. Казалось, в нем никогда не потухнет жизнь.
Но теперь она стремительно гасла.
Джошуа подошел к юноше сзади и осторожно обнял за талию.
— Пожалуйста, прекрати, — ласково прошептал он. — Я же знаю, что ты гений. Я и множество твоих настоящих поклонников. Кому, как не тебе, знать, как варится это дерьмо, названное шоу-бизнесом.
Он развернул к себе лицом Августа и словно с надеждой заглянул тому в глаза.
— Черт побери, то, что тебя бросил прежний продюсер еще не означает, что это конец твоей сценической деятельности! Хочешь, я к чертям оставлю работу и буду целыми днями потрошить головы знакомцев в поисках нужных связей? Все, что угодно, но я умоляю, вернись к жизни, Август!
Его глаза наливались слезами, голос предательски задрожал. Сдерживать внутреннее напряжение казалось уже невообразимым испытанием. Он крепко обнял возлюбленного, зарывшись пальцами в его роскошные серебристые локоны.
— Зачем, Джошуа? — зазвучал дрожащий, едва слышный голос. Август грубо оттолкнул от себя парня, сделав несколько шагов назад. — Благодаря льстецам, подобным тебе, я поверил в свой несуществующий, глупый талант! Несколько лет я жил иллюзией того, что я и мое творчество нужны, востребованы. Но стоило моему мнению лишь раз не сойтись со взглядами верхов, стоило мне лишь раз отказаться от бессмыслицы, любезно предложенной мне, и ба! — призраки сценической эйфории внезапно обратились в прах. И теперь, посмотри, с каким исключительным бахвальством и высокомерием газеты попирают мое имя! — Юноша в исступлении подбежал к фотографии, на которую заворожено смотрел мгновениями прежде, и с чувством ударил по защитному стеклу, поспешившему рассыпаться мириадами мелких осколков. Рука его обагрилась кровью. Шустрые бархатисто-алые струйки зазмеились по запястью, окрашивая прежде безукоризненно белые манжеты рубашки в грязно-багряный цвет.
Джошуа ринулся к упавшему на колени созданию, дрожащему во власти нахлынувшей истерики и режущих предательских слез. Он присел рядом и почти грубо схватил его за поврежденную руку, со смаком озвучив несколько самых выразительных ругательств.
Август порывисто обнял парня, прислонившись горячим лбом к плечу. Его знобило.
— Прости меня, — прошептал он, глотая безвкусные, казалось, кипящие слезы.
Джошуа прерывисто вздохнул, словно в надежде изгнать из тела зашкалившее напряжение, и поднялся на ноги, увлекая за собой обессилевшего юношу.
— Все нормально. Пойдем, я перевяжу тебе руку.
К чему душевные утраты
И изобилье добрых сил,
Когда насмешливым закатом
Меня весь мир похоронил?
первая глава тягомотная и чересчур мыльная, на мой взгляд. но иначе нельзя, хотя жаль.
во второй, наконец, смогу начать задуманный трэш хд
вообще фик с пейрингом Гексли/Гамлет, но у нас с Лисом вышли отдельные, прекрасные персонажи
стихи и проза принадлежат, как всегда мне. так что даже если вы и решили выложить сие где-нибудь, извольте упомянуть имя автора :Ъ
вообщем, прошу-с.
Антракт. Глава I
Смеюсь. Истерзанная грудь
Дрожит, стон хриплый тяжело скрывая,
Зломыслей дьявольская стая
В мой разум проложила путь.
читать дальшеЛенивые лепестки пламени, играющего за каминной оградой, словно с неохотой прогрызали стопку вырванных, всецело исписанных тетрадных листов. Исчезали изуродованные жаром буквы, плавились горькие рифмы. Так таяла во власти огня изможденная муза, отзывалась жалобным треском чахоточная поэзия, мириады сотканных воедино мыслей обращались в бессмысленный, мертвый пепел. Что за гармония, посвященная преисподней? Что за жертвоприношение во имя спасения прогнившей, обглоданной чернью души?
Что ж, вечер добрый. Будьте здравы!
Противоречий карнавал.
Я не охотник до той правды,
Чей лик бездумно прославлял.
Август сидел подле камина, с выражением абсолютного безразличия наблюдая, как планомерно и скучно умирали выстраданные им работы. Казалось, эта пустая расправа с вдохновенными строчками могла принести воспаленному рассудку его покой, которого столь долго и томительно вожделел. Казалось, это сакральное сожжение музы могло вернуть потухшему взору его жизнь. Юноша погибал, заключенный в плен мизантропических антиутопий и продолжительных бессониц. Он слишком много размышлял, чересчур тонко чувствовал, понимал, и чудовищные выводы, к которым столь ревностно прокладывал тропу, любезно привели его к осознанию совершенной бессмысленности.
«Я посвящал себя людям, — говорил однажды Август. — Я бездумно отдавал себя им, в надежде получить хотя бы толику понимания взамен. Но остался непонятым. Оказался распятым».
Она забыта. Пылью звездной
Растает в черноте небес.
Я плюну вслед ухмылкой косной
И крылья сброшу наконец.
— Август?
Едва слышный скрип открывшейся двери прервал инфернальный дуэт тишины и треска сгорающих строчек. На пороге комнаты стоял темноволосый юноша по имени Джошуа. В одной руке он сжимал букет алых роз, в другой же дорогую бутылку красного шампанского. Градусная мумия в подарочной упаковке. Подумать только, что за очарование.
Август словно с нежеланием обернулся на назвавший его имя голос, и по устам его зазмеилась тень саркастической усмешки. Вид вечно улыбающегося парня, разодетого подобно масленичному скомороху и готовому в любой момент разыграть сказочный водевиль, дабы приподнять публике настроение, раздражал. Впрочем, как и все сущее в этом пропитанном гнилью мирке.
— Я смотрю, ты просто светишься счастьем, Джо, — с наигранной ласкою проговорил светловолосый юноша, снова отворачиваясь к огню. — Ну и какой повод сегодня у твоих внезапных сюрпризов?
Несколько секунд Джошуа стоял в оцепенении, пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий, разоблачить все возможные исходы. Он как никто лучше осознавал степень запущенности болезни у его возлюбленного, как никто лучше понимал и принимал, тяжело расплачиваясь за желание спасти изнемогающую от безумия любовь. Он невозмутимо терпел его сумасшедшие выходки, всегда был готов к резким перепадам настроения и внезапным беспричинным, казалось, пощечинам. Августу требовалось клиническое лечение, но Джошуа знал, что подобное попросту лишит его жизни. Посему туманное царство с названием сумасшествие весьма свободно расположилось в его небольшом лондонском домике, ласково увлекая за собой, словно в шутку принуждая растерять прежние ценности.
Через усилие изобразив на лице своем безмятежность, юноша вспорхнул в глубину полутемной комнаты и, оказавшись рядом с возлюбленным, присел рядом, приобняв за хрупкие плечи.
— Сегодня ровно два года, как мы познакомились, Август! — радостно продекламировал Джо. Запечатлев на болезненно бледной щеке юноши поцелуй, он резво поднялся на ноги и, изящно склонившись в полушутовском реверансе, протянул тому букет алых, словно облитых кровью, роз. Именно тех, что так нравились Августу. — Вуаля!
В желто-зеленых глазах, на самом дне которых плескался яд неживой апатии, мелькнула тень того всепоглощающего интереса, что движил юношей повсеместно, когда тот еще был здоров. Он неспешно поднялся с пола и, сотворив на устах своих подобие мягкой улыбки, принял цветы.
В такие моменты хотелось остановить время. Чтобы вечно созерцать счастье в этих, тронутых смертью глазах.
— Ты не забыл, — не отрывая зачарованного взгляда от роз, проговорил Август. — Спасибо.
Джошуа ответил теплой улыбкой и отошел в другой конец гостиной, где был расположен мини-бар. Достаточно небрежно вскрыв филигранную бутылку шампанского, он наполнил ароматной, гранатово-красной жидкостью бокалы, что были уже заранее им приготовлены, и вернулся к своему возлюбленному.
— Как продвигается твоя работа над песней, о которой ты вчера говорил? — поинтересовался Джо, предложив собеседнику взять один бокал.
Август взял хрустальный сосуд, наполненный дорогим алкоголем, и вальяжно опустился в кресло, приняв самое невозмутимое выражение лица. Он обхватил двумя пальцами подбородок и небрежно откинулся на подушки.
— Я сжег ее, — словно с наслаждением произнес юноша, сделав небольшой глоток шампанского. — Ее и остальные работы.
Мгновение. Подумать только, одно чертово мгновение выводит из колеи совершенно, бросает в жар, алчной хваткой вгрызается в шею. Уничтожает, вынуждая тлеть изнутри. О, как же хотелось, чтобы злой, сардонический смех разорвал грудь, схваченную тоской — мукой, ставшей уже невыносимой обузой. Чтобы осколки взорвавшейся, пресыщенной истерии вонзались в стены, мебель, небо. Куда угодно. Неважно. Лишь бы вырвалось наружу то, что гниет уже давно, но все еще томится внутри, чтобы не потревожить и без того сомнительный покой возлюбленного.
Губы Джошуа дрогнули. Он залпом осушил до краев наполненный бокал и поморщился, показалось, даже болезненно. Подняв внезапно утративший какое-либо выражение взгляд к Августу, он прошептал:
— Боже мой,— в этом облитом электричеством голосе зазвенело отчаянье. — Август, зачем?..
Светловолосый юноша звонко рассмеялся, и смех этот испугал торжеством громогласной наигранности. Он сделал несколько глотков из бокала и с чрезмерным усилием ударил бокал о близстоящую тумбочку так, что будь удар едва на атмосферу порядочней, хрусталь бы жалобно захрустел под аккуратным кулачком его мучителя. Дрожащей рукой Август поправил выбившийся на лицо локон и с усмешкой, за которой читалась такая всепоглощающая, болезнетворная усталость, заглянул в глаза Джошуа.
— Наверное, потому что они бездарны, — театрально растягивая гласные, пропел он. — Они не принесли людям того, что я ожидал. Более того, от меня отказались совершенно. Я стал ненужным сцене, публике, — этот монолог отчаянья, пролитый из самой души молодого человека, весьма какофонично аккомпанировался самой выразительной и даже почти небрежной улыбкой. — У прежних любителей неподражаемого Августа Миленского появился новый кумир. Он кормит полуслепую толпу самыми изысканными бессмыслицами и столь востребованным теперь отсутствием такта и эстетики. Зато он готов картинно надрываться под фонограмму и полностью обнаженным щеголять по сцене. За таких дают астрономические суммы, между прочим, — прежде певучий голос, едва только тронутый нотками зиждущейся истерики, обратился в такой надрывный, презрительный шепот. — Я не нужен, Джошуа. Мои работы — сущая пустота.
Тело его задрожало. Август резко поднялся с кресла, крепко сжав кулаки. На ватных ногах он подошел к большой черно-белой фотографии в прямоугольной оправе. Пред ним застыло монохромное мгновение. Пестрые брызги софитов, распаленный вдохновенным азартом взор, улыбка, тронутая экстазом и ясные, полные жизни глаза. Вот он — настоящий Август Миленский: вечно лукавый, вечно прекрасный. Столь пленительно хрупкий и такой опьяняюще гордый. Казалось, в нем никогда не потухнет жизнь.
Но теперь она стремительно гасла.
Джошуа подошел к юноше сзади и осторожно обнял за талию.
— Пожалуйста, прекрати, — ласково прошептал он. — Я же знаю, что ты гений. Я и множество твоих настоящих поклонников. Кому, как не тебе, знать, как варится это дерьмо, названное шоу-бизнесом.
Он развернул к себе лицом Августа и словно с надеждой заглянул тому в глаза.
— Черт побери, то, что тебя бросил прежний продюсер еще не означает, что это конец твоей сценической деятельности! Хочешь, я к чертям оставлю работу и буду целыми днями потрошить головы знакомцев в поисках нужных связей? Все, что угодно, но я умоляю, вернись к жизни, Август!
Его глаза наливались слезами, голос предательски задрожал. Сдерживать внутреннее напряжение казалось уже невообразимым испытанием. Он крепко обнял возлюбленного, зарывшись пальцами в его роскошные серебристые локоны.
— Зачем, Джошуа? — зазвучал дрожащий, едва слышный голос. Август грубо оттолкнул от себя парня, сделав несколько шагов назад. — Благодаря льстецам, подобным тебе, я поверил в свой несуществующий, глупый талант! Несколько лет я жил иллюзией того, что я и мое творчество нужны, востребованы. Но стоило моему мнению лишь раз не сойтись со взглядами верхов, стоило мне лишь раз отказаться от бессмыслицы, любезно предложенной мне, и ба! — призраки сценической эйфории внезапно обратились в прах. И теперь, посмотри, с каким исключительным бахвальством и высокомерием газеты попирают мое имя! — Юноша в исступлении подбежал к фотографии, на которую заворожено смотрел мгновениями прежде, и с чувством ударил по защитному стеклу, поспешившему рассыпаться мириадами мелких осколков. Рука его обагрилась кровью. Шустрые бархатисто-алые струйки зазмеились по запястью, окрашивая прежде безукоризненно белые манжеты рубашки в грязно-багряный цвет.
Джошуа ринулся к упавшему на колени созданию, дрожащему во власти нахлынувшей истерики и режущих предательских слез. Он присел рядом и почти грубо схватил его за поврежденную руку, со смаком озвучив несколько самых выразительных ругательств.
Август порывисто обнял парня, прислонившись горячим лбом к плечу. Его знобило.
— Прости меня, — прошептал он, глотая безвкусные, казалось, кипящие слезы.
Джошуа прерывисто вздохнул, словно в надежде изгнать из тела зашкалившее напряжение, и поднялся на ноги, увлекая за собой обессилевшего юношу.
— Все нормально. Пойдем, я перевяжу тебе руку.
К чему душевные утраты
И изобилье добрых сил,
Когда насмешливым закатом
Меня весь мир похоронил?
-
-
20.07.2011 в 12:19надобыихнарисовать хдд-
-
20.07.2011 в 12:41Даа!
-
-
20.07.2011 в 12:56попробую на днях что-нибудь накидать С: